Приложение
Следующая глава
Предыдущая глава
Оглавление
Здесь мы предлагаем, вниманию читателя два небольших отрывка из произведений советских писателей, имена которых упоминаются в этой книжке.
Из рассказа К. Симонова "Третий адъютант":
Комиссар был твердо убежден, что смелых убивают реже, чем трусов. Он любил это повторять и сердился, когда с ним спорили...
Утром комиссар сам выехал на полуостров10. Потом он не любил вспоминать об этом дне. Ночью немцы, внезапно высадившись на полуострове, в жестоком бою перебили передовую пятую роту - всю, до последнего человека.
10 Имеется в виду Арабатская стрелка. - Ю. Ш.
Комиссару в течение дня пришлось делать то, что ему, комиссару дивизии, в сущности, делать совсем не полагалось. Он утром собрал всех, кто был под рукой, и трижды водил их в атаку.
Тронутый первыми заморозками гремучий песок был взрыт воронками и залит кровью. Немцы были убиты или взяты в плен. Пытавшиеся добраться до своего берега вплавь потонули в ледяной зимней воде.
Отдав уже ненужную винтовку с окровавленным черным штыком, комиссар обходил полуостров. О том, что происходило здесь ночью, ему могли рассказать только мертвые. Но мертвые тоже умеют говорить. Между трупами немцев лежали убитые красноармейцы пятой роты. Одни из них лежали в окопах, исколотые штыками, зажав в мертвых руках разбитые винтовки. Другие, те, кто не выдержал, валялись па открытом поле в мерзлой зимней степи: они бежали, и здесь их настигли пули. Комиссар медленно обходил молчаливое поле боя и вглядывался в позы убитых, в их застывшие лица: он угадывал, как боец вел себя в последние минуты жизни. И даже смерть не мирила его с трусостью. Если бы это было возможно, он похоронил бы отдельно храбрых и отдельно трусов. Пусть после смерти, как и при жизни, между ними будет черта.
Он напряженно вглядывался в лица, ища своего адъютанта. Его адъютант не мог бежать и не мог попасть в плен, он должен быть где-то здесь, среди погибших.
Наконец сзади, далеко от окопов, где дрались и умирали люди, комиссар нашел его. Адъютант лежал навзничь, неловко подогнув под спину одну руку и вытянув другую с насмерть зажатым в ней наганом. На груди, на гимнастерке запеклась кровь...
Комиссар ничем не выдал своего волнения.
- Двое, сюда! - резко приказал он, - На руки, и быстрей до перевязочного пункта. Может быть, выживет.
И он, повернувшись, пошел дальше по полю.
"Выживет или нет?" - этот вопрос у него путался с другими: как себя вел в бою, почему оказался сзади всех, в поле? И невольно все эти вопросы связывались в одно: если все хорошо, если вел себя храбро, - значит, выживет, непременно выживет.
И когда через месяц на командный пункт дивизии из госпиталя пришел адъютант, побледневший и худой, но все такой же светловолосый и голубоглазый, похожий на мальчишку, комиссар ничего не спросил у него, а только молча протянул для пожатия левую, здоровую руку.
- А я ведь так тогда и не дошел до пятой роты, - сказал адъютант, - застрял на переправе, еще сто шагов оставалось, когда...
- Знаю,- прервал его комиссар, - все знаю, не объясняйте. Знаю, что молодец, рад, что выжили.
Из очерка В. Маковецкого "Арабатская стрелка":
Стиснутая между Сивашами и морем, стремительно уносится на северо-запад песчаная Арабатская стрелка. Отсюда она берет разгон - летит в пространство, как долгий замирающий свист. Становясь все тоньше и тоньше, она растворяется в синеве. Там, где можно угадать ее продолжение, стоит белый, словно бы немного клонящийся от ветра столб. Что это? Струя газа бьет из земных недр, вздымая тучу песка? Или вихрь крутит? Или по дороге и обочь ее по всей ширине стрелки лавиной несется запорожская вольница, тысячи разлохмаченных грив и блещущих на солнце сабель?
Зной и тишина.
У моих ног по горячим камням бегает из щели в щель шустрая ящерица. И все так же где-то посредине стокилометровой пересыпи стоит, подпирает небо непонятное облако. Не пыль и не вихрь. Скорее всего это рефракция. Преломление солнечных лучей, бьющих с зенита в раскаленный песок. Белый, он отражает лучи гораздо интенсивней, чем вода окрест, - вот и получается, что небо вдали не голубое, а белесое, столбом.
Ближе в знойном текучем мареве колеблются над стрелкой домики "Сольпрома". Рядом с ними дрожит-рвется ниточка причала; да на ясном зеркале, как бы оторвавшись от воды, застыли и медленно тают игрушечные суденышки - баржа и буксир.
На буксире "Ямал" я прибыл сюда нынче утром: на нем же предстоит и отчаливать часа в четыре дня, после того как баржу загрузят солью. Свое намерение побывать на Арабате я исполнил...
Возле крепости берег - ракушечный песок, небольшие дюны. Видать, в свежую погоду море захватывает и двигает измельченную ракушку целыми ворохами. Сейчас штиль, волна ласковая, ленивая; накатится на заплеск, шевельнет две-три ракушки и нехотя отступит. И пока не набежит вторая, песок с шипением впитывает влагу, сохнет на глазах. Вода прозрачная, незамутненная. Стоишь по пояс и видишь, как малек тычется тебе под ступню. Зайдешь поглубже - тень ляжет на зеленоватое дно, и по ней, будто стая рыбешек, пробегут солнечные блики. Азовскую воду можно пить. Опусти лицо и пей прямо из моря, ничего не случится. А захотел полежать на спине - закинь рука за голову и лежи, и море тебя будет покачивать, поплескивать на тебя волнишкой, чтобы ты время от времени отфыркивался и не заснул, пригретый солнцем.
По мне, здесь не хуже, чем в Артеке. Здесь и бычки хорошо ловятся: у крепости, на крутом изгибе Арабатского залива, самое "бычиное" место. Вон поодаль трое рыболовов с закидушками, - все шевелятся, знай снимают рыбу с крюков да закидывают. Был бы я профсоюзным деятелем или, скажем, директором завода, собрал бы заводскую ребятню, посадил бы на машины и с рюкзаками, с палатками отправил сюда отдыхать. Пусть разобьют палаточный городок посреди пустынного крепостного двора, пусть лазят по откосам, играют в рыцарей-разбойников и во что хотят, а сюда бегают купаться... Эх, я бы и сам тут еще поробинзонил, да надо идти на "Ямал".
Как хорошо пахнет полынью чистая одежда!
Следующая глава
Предыдущая глава
Оглавление
книга взята с сайта onixtour.com.ua